Ты мне уверовать помог,

Ты, плоть моя и кровь,

Что если есть на свете Бог,

То этот Бог – любовь.

И всех рождеств, и всех крестин

В ней – пламень золотой.

И ты – мой Бог-отец, Бог-сын,

И я – твой Дух Святой.

В понедельник 19 мая 2008 г. в 13-00 на 77-м году жизни ушла из жизни известная поэтесса, автор многочисленных сборников стихов и песен и первый секретарь Союза писателей Москвы, Римма Федоровна была удостоена звания заслуженного деятеля культуры, награждена орденами Трудового Красного Знамени и Дружбы народов, орденом Кирилла и Мефодия I степени, обладатель Национальной литературной премии "Золотое перо Руси". Она являлась и членом жюри нашего конкурса ЗП.

Светлая память!

Прощание с телом состоятся в 11-00 22 мая в Центральном Доме литератора в Москве. Ул. Большая Никитская д 53. Метро Баррикадная. Похороны в 13-00.

Ее лирические стихи учили наизусть, проходили в школе, издавали миллионными тиражами. Когда спрос на поэзию упал, стала зарабатывать песнями, проявляя ту же настойчивость в работе над словом и не свойственную авторам-песенникам скромность.

«Она могла вместо одного слова изменить все стихотворение, она могла шесть вариантов тут же создать. Или если ты вечером говорил по телефону: Римма, вот эту строчку надо поменять, она к утру могла уже прочитать 10 других вариантов. В итоге это превращалось совсем в другую песню и с другим названием, и я менял музыку», — вспоминает Игорь Крутой, композитор, народный артист России.

«Для себя я ничего не хочу. У меня нет машины, нет дачи, нет денег. Ну и черт с ними. Деньги заработаем как-нибудь. Я хочу жить так, как я живу. Вот сейчас приехал мой композитор, с которым мы пишем песню», — Римма Казакова

Она придумала отмечать на Патриарших день рождения Булгакова, возродила Вечера в Политехническом, защищала литературный поселок Переделкино, для молодых поэтов устраивала регулярные чтения с долгими дружескими беседами. Через две недели собиралась в Лондон, куда ее, как патриарха советской и российской поэзии, пригласили на международный фестиваль.

Она умерла в санатории «Перхушково» на 77 году жизни. Причиной внезапной смерти поэтессы стал оторвавшийся тромб. Геннадий Норд, ее близкий друг, взявший на себя все дела похорон, сообщил, что буквально за несколько часов до смерти Римма еще говорила с ним, строила планы на будущее.

Президент России Дмитрий Медведев выразил соболезнования родным и близким умершей поэтессы. Соответствующее сообщение распространила пресс-служба Кремля 

      ПОЭЗИЯ РИММЫ КАЗАКОВОЙ 

     Бытует мнение, что поэзия бывает мужской и бывает женской. По поводу разнополости поэзии Роберт Рождественский считал, что поэзия бывает мужской, а бывает дамской. И, если мужчина говорит в стихе «жарко», женщина усредняет понятие и находит другое слово: «тепло»…

     Древняя поэзия славян (а писали свитки в основном мужчины) тому пример: четкие определения – «красным бархатом», «жарким золотом», «крепким поцелуем» врезаются в наши мироощущения.

     Но, думается, еще поэзия бывает просто поэзией. Ни мужской. Ни женской. Настоящей. Такой, как у Риммы Казаковой.

     С детства вспоминается одно четверостишье:

     «Тайга строга. В тайге не плачут.

     Вдали от самых дорогих.

     А если плачут – слезы прячут,

     Спокойно помня о других».

     Поди догадайся кто это писал? Мужчина? Женщина?

     Наша редакция знакома с поэзией Риммы Казаковой более предметно. Она входит в состав жюри Национальной литературной премии «Золотое Перо Руси». И мы считаем ее образцом мастерства. 

     КАЗАКОВА Римма Федоровна – поэт, первый секретарь Союза писателей Москвы. Автор многочисленных сборников стихов.

     Родилась 27 января 1932 года в Севастополе, в семье военного. Раннее детство провела в Беларуси, школьные годы прошли в Ленинграде. Закончила исторический факультет ЛГУ.

     Семь лет жила на Дальнем Востоке в Хабаровске. Работала лектором, преподавателем, в газете, на киностудии. Здесь, в 1958 году, вышел первый сборник ее стихов "ВСТРЕТИМСЯ НА ВОСТОКЕ".

     В 1959 году принята в Союз писателей. В 1964 году окончила высшие литературные курсы при СП.

     В 1976–1981 годах – секретарь правления Союза писателей. Занималась переводами с языков стран ближнего и дальнего зарубежья.

     Римма Казакова автор многих популярных песен: "Мадонна", "Ненаглядный мой", "Ты меня любишь" и других. Музыку для ее стихов писали А. Пахмутова, И. Крутой, А. Савченко, Л. Квинт... Есть в стихах Риммы Казаковой такая исповедальность, такая глубокая лиричность, что многие из них вдохновляют хороших композиторов, исполнителей, и появляются маленькие песенные шедевры. Однажды на день рождения Риммы Казаковой пришел соученик ее сына по Литинституту монгольский юноша Энхбаяр. Он произнес интересный тост: "Выпьем за то, что Римма Федоровна не боится любить". Шли годы. Стихов о любви у Риммы Казаковой становилось все больше, и они были все такие же искренние и бесстрашные. 
Юный Энхбаяр, обративший внимание на умение человека не бояться любви, сегодня президент Республики Монголия. Неплохо сложилась и личная жизнь смелой в любви поэтессы: сын, внук, внучка и счастливый талант не бояться любви, который и создал эту книгу любовной лирики.

     В жизни и общении с друзьями она была очень простой, доступной, общительной, веселой. Главным стержнем и ее бытия и предназначения – четкая гражданская позиция, государственность.

     Нам очень больно потерять ее. Мы снова и снова ищем ее в стихах.

     Редакция «ММ» 

      
ВОЖДИ

     Смогли без Бога – сможем без вождя.  
Вожди, вожди! Народец ненадежный.  
Гадай: какая там под хвост вожжа,  
куда опять натягивают вожжи...

     Послушные – хоть веники вяжи –  
шли за вождем, как за козлом овечки.  
Пещерный век, анахронизм, вожди!  
Последней веры оплывают свечки.

     Лупите, полновесные дожди,  
чтоб и в помине этого не стало!  
Аминь, вожди! На пенсию, вожди!  
Да здравствует народ! Да сгинет стадо!

     Я, может, и не так еще живу,  
но верю в совесть.  
По ее закону я больше лба себе не расшибу 
ни об одну державную икону. 
1964 

      
ПЯТНИЦЫ

     Среди землетрясений, потрясений 
живем, не запинаясь и не пятясь.  
У времени не густо воскресений,  
зато в любой неделе –  
по семь пятниц.

     Вы – пятницы,   
воскресники, субботники, 
и просто так, 
и что-то еще сверх... 
Мы – ваши безотказные работники: 
за так, за – после дождичка в четверг.

     Гуляем под сибирские пельмени. 
Спим намертво, 
как дети, как бойцы. 
Но снова  
к перемене, к перемене! 
бренчат под ухом ваши бубенцы.

     Над тихими восторгами домашними,  
над свадьбами, над грохотом работ  
летит, как клоун, время вверх тормашками,  
переиначив все наоборот.

     А счастья лотерейные билетики 
пенсионер у ГУМа продает.  
А время, как учебник диалектики,  
полно противоречий и забот.

     А время чем-то мучается, мается, 
замешивает в радость лебеду, 
а время нас ломает и ломается, 
и трудно жить на свете с ним в ладу.

     И все-таки прекрасно утром пялиться  
на новый дом, что вчерчен в горизонт...  
Ах, пятницы мои!  
Я тоже – Пятница.  
Чем удивишь сегодня, Робинзон?!..  
1965 

      
ПАЛЬМА ПЕРВЕНСТВА

     Пожалуйста, возьмите пальму первенства!  
Не просто подержать, а насовсем.  
Пускай у вас в руках крылато, перисто 
возникнет эта ветвь на зависть всем.

     А вы пойдете, тихий и небрежный, как 
будто не случилось ничего.  
Но будете вы все-таки не прежний.  
Все прежнее теперь исключено.

     У ваших ног послушно море пенится. 
Кошмарный зверь, как песик, ест с руки.  
От палочки волшебной – пальмы первенства – 
расщелкиваются хитрые замки!

     А если кто был вредным – скис и смылся. 
И пальмочка, в ладонь впаявшись твердо,  
подрагивает, как коромысло,  
когда полны до самых дужек ведра.

     Тот – еще мальчик, та качает первенца,  
тот в суету гвоздями быта вбит...  
Берите же, берите пальму первенства!  
Черт шутит, пока бог спит...

     Что? Говорите: "Не хочу. Успеется. И вообще  
почему вы решили, что именно я? Сейчас мне 
некогда. Да отстаньте же, в конце концов! Все. 
Пока. Обед стынет..."

     Эй, кто-нибудь, возьмите пальму первенства! 
Пожалуйста, возьмите пальму первенства...  
Не бойтесь же, берите пальму первенства! 
Глас вопиющего в пустыне. 
1965 

      
ЗАСТОЙНОЕ РЕТРО

     ...Как жалко мне тебя! Ты взял и умер. 
Решил дилемму: быть или не быть.  
Увы, брат, ни в "Березке" и ни в ГУМе 
ни счастья, ни здоровья не купить.

     Слегка жуликоват и враль немного,  
чуть спекулянт, кому попало – друг, 
а в общем, если говорить не строго, 
нормальный парень, как и все вокруг.

     Мог выпить, но для жизни без урона, 
слукавить мог – не больше, чем иной. 
Ну да ведь ты – не белая ворона,  
и не начальник ты, и не больной... 
Ты умер. А вот время поменялось. 
Ты б измениться мог ему под стать!  
Но умер, умер ты – какая жалость!  
Ты просто не успел хорошим стать.  
1986

      
СТОЛИЧНАЯ РАПСОДИЯ

     КРЫМСКИЙ МОСТ

     Город мой вечерний,  
город мой, Москва!  
Весь ты – как кочевье  
с Крымского моста,

     Убегает в водах 
вдаль твое лицо. 
Крутится без отдыха  
в парке колесо.

     Крутится полсвета  
по тебе толпой.  
Крутится планета  
прямо под тобой.

     И по грудь забрызган 
звездным серебром  
мост летящий Крымский –  
мой ракетодром.

     Вот стою, перила 
грустно теребя. 
Я уже привыкла  
покидать тебя.

     Все ношусь по свету я 
и не устаю. 
Лишь порой посетую 
на судьбу свою.

     Прокаленной дочерна 
на ином огне,  
как замужней дочери,  
ты ответишь мне:

     "Много или мало 
счастья и любви,  
сама выбирала, 
а теперь – живи..."

     Уезжаю снова.  
Снова у виска  
будет биться слово 
странное "Москва".

     И рассветом бодрым  
где-нибудь в тайге  
снова станет больно  
от любви к тебе.

     Снова все к разлуке, 
снова неспроста –  
сцепленные руки  
Крымского моста. 
1972

     II

     Ах, Москва моя летняя!  
Звезды. Храмов лукошки... 
Олимпийская ленточка  
в неспортивной ладошке.  
Чтоб к тебе природниться,  
все сумела, сумею,  
хоть не стала столица 
чемпионкой твоею,  
капиллярчик твой лучик 
в свете, хлынувшем разом,  
от равненья на лучших  
чуть косящая глазом...  
Твой, с мечтой беззаветной – 
искру нежную высечь,  
твой, совсем незаметный  
человечек из тысяч,  
все молящий душою:  
вот такою большою,  
породненной, родною  
пребывай надо мною!  
Пребывай многоточьем,  
обещающим, вещим...  
Пребывай моим отчим,  
моим истинно вечным.  
Ах, какого ты роста!  
Как добра твоя сила.  
И как славно и просто  
подрастать пригласила.  
Оттого и не маюсь  
и с веселой толпою  
я расту, поднимаюсь,  
обнимаюсь с тобою... 
1981

     III

     Мой город, я с тобою – не одна. 
Твой взгляд, с вниманьем пристальным 
и жаждой 
в мой каждый шаг вникающий, – за каждой 
стеной, за каждой линзою окна.

     Днем, в сумерках, в прозрачный ранний час,  
спасаясь от дождя, на солнце жарясь  
или в метро полого погружаясь,  
в себе, в своем я ощущаю нас.

     И всем, кто одинок, помочь хочу:  
подросточку, что смотрит грустновато  
из будки телефона-автомата,  
усталому седому москвичу,

     который постигает новый жанр  
пенсионерской поступи по скверу,  
приезжему, утратившему веру  
в отзывчивость столичных горожан.

     Мой город, весь – от сути до мазка,  
твой вечный дополняющего облик,  
ты – музыка, я – отголосок, отклик,  
отливочка безмерного "Москва".

     Я не одна здесь, у Москвы-реки,  
где куполов округлость золотая,  
где снег, на стены красные слетая,  
касается свежо моей руки.

     Твой гул и шум – такая тишина...  
А тишина – кипенье многолюдья.  
Несу тебя в себе, и, что ни будет,  
мой город, я с тобою – не одна!

     И добротой твоей окрылено  
в моей душе органно, оркестрово  
рождается несказанное слово...  
Тебе и мне принадлежит оно. 
1984

     IV 
ДЕНЬ ГОРОДА

     ...Да, Москва, ты видала немало,  
ты себя воспевала и жгла,  
ты, быть может, не все понимала,  
но дышала, жила и была.

     Ты была отупением буден,  
опрокинутых в праздничный шквал,  
и не только вождем на трибуне,  
а народом, что мимо шагал.

     Как постичь, где – просвет, а где прочерк,  
как, что втоптано, вспомнить, поднять,  
ту же самую Красную площадь  
как по-новому сердцем понять?

     Только дни с дребеденью мирскою,  
только лобные дни – не навек.  
Ты, Москва, остаешься Москвою,  
бесконечная, как человек.

     И враждебной виной не заляпать  
неубитые наши мечты,  
и нечистым рукам не залапать  
первозданной твоей лепоты!

     Кто – костьми, кто – душою, не вбитой  
в безысходность чужой колеи,  
мы в чумных, черных пятнах обиды,  
те же самые дети твои.

     Что-то начато, что-то маячит,  
рвется в подлинный мир из мирка.  
Мы людьми остаемся, а значит –  
остается Москвою Москва. 
1988

     * * *

     Годы, годы! 
Вы прошли? 
Ну а может, вы настали? 
Неужели соловьи 
оттомили, отсвистали?

     Отблистало столько дней,  
но во всем, что мне осталось,  
все счастливей, все больней  
я люблю любую малость.

     Мне что – холод, что – жара,  
что – гулянка, что – работа...  
Помирать уже пора,  
а рожать детей охота!

     Ах, не ставьте мне в вину  
грех прекрасного разлада!  
Повернуло на весну!  
Ну, а может, так и надо?.. 
1987

     * * * 
СТРЕЖЕВОЕ

     Кружевной и вечный, как утес,  
далеко остался город Томск.  
Прилетела. Тихо огляделась.  
Словно на посту сторожевом,  
высоки деревья в Стрежевом.  
Я для них – никто.  
И в этом прелесть.

     Прелесть в том, что в цепкой суете 
нас терзают те, кому мы – те, 
кто зовется самым в жизни близким. 
Я полетом душу тряхану, 
от любви проклятой отдохну! 
Я простором обопьюсь сибирским.

     Ты прими меня, чужая жизнь,  
за мою ладошку подержись,  
лоб горячий, холодя, потрогай. 
Я, в своей запутавшись судьбе,  
хоть на миг да прислонюсь к тебе.  
Даже это будет мне подмогой.

     Потому что, мимо проскользя,  
зла друг другу причинять нельзя.  
Отдышусь – и что-то вновь забрезжит.  
И, быть может, грешную, меня,  
нежной, снежной свежестью звеня,  
Стрежевое вынесет на стрежень! 
1989

     * * *

     ВАРИАНТ ГЕРОЯ

     Саше Новикову

     Друг мой, мелкий мафиози,  
ты мне дорог потому,  
что не маешься в колхозе, 
не готовишь впрок суму,

     что в цеху не варишь сталь ты,  
не пошел в ученый люд, 
что начальником не стал ты,  
что всего лишь – честный плут,

     но трудяга, хоть и жулик,  
правда, в норме, не за край,  
что стараешься, не шутишь,  
создаешь свой личный рай.

     И, привычный к переменам, 
счастье зыбкое куешь: 
то – спортсменом, то – барменом, 
то – водителем отменным, 
то – базарным бизнесменом... 
Ну и что же? 
Ну и что ж?!

     Ах, мой милый доставала,  
всплывший из народных гущ!  
Век тебя недоставало,  
ты и вправду всемогущ!

     Нынче, темпа не теряя, ясно,  
что – не за стихи,  
ты мне джинсы притаранил 
и французские духи.

     Все, как надо, по-российски:  
из какой-то пустоты  
вытряхнул бутылку виски, 
дефицитные сосиски  
и шампунь яичный ты.

     И умчал, подобный грому,  
не роняя лишних слов,

     к гулкому аэродрому  
совершать ночной улов.

     Энергичный хват столичный,  
(что же делать, ты – таков!)  
ты отхватишь куш приличный  
у приезжих простаков.

     А к утру домой примчишься, 
опрокинешься в кровать,  
и вздохнешь, и отключишься:  
все о'кей, на сердце чисто,  
можно честно почивать.

     Не случайно, не вслепую,  
не за помощь мне любую,  
понимая, что не прост,  
все равно тебя люблю я, 
обаятельный прохвост!

     Ты ведь, мальчик, – только детка,  
ты наивен, чист и мал,  
ты – на фоне страшных, тех, кто  
полстраны разворовал.

     Кто фигуры так расставил,  
что иначе не сыграть, 
подворовывать заставил,  
побираться, подвирать...

     Ты всего лишь плоть живая,  
все мечты твои – дымок 
рядом с тем, чего желает  
кабинетный демагог!

     Залетай опять с товаром  
в дом мой, как к себе домой.  
Накормлю тебя задаром  
тем, что бог послал самой.

     Заскочи – хоть чуть согреться  
и, расчетов не ища, поглупеть,  
вернуться в детство  
над тарелкою борща. 
1990

     * * *

     ИРОНИЧЕСКИЙ ЭТЮД ОБ ОТЦАХ И ДЕТЯХ

     Не вся мне молодость по нраву,  
не вся мне юность по нутру,  
и я не всю ее ораву  
себе под крылышко беру.

     Нас отличали пыл, и стойкость,  
и романтический порыв.  
А их неверье и жестокость –  
обрыв, не вскрывшийся нарыв.

     Наш долг нам в доблесть не засчитан,  
их доблесть: что не так – на слом!  
В чем нам неведенье – защитой,  
для них невежество – заслон.

     И суть не в роке и не в брейке,  
ты этим в душу им не тычь!  
И все ж одно – на диком бреге,  
другое – если в сердце дичь.

     Я заплатить готова кровью  
за то, что, может, зря боюсь,  
и что-то все же им открою 
да и без них не обойдусь...

     И как там музыка ни бухай,  
как спесью каждый ни надут,  
быть может, с гордою "старухой"  
они язык еще найдут. 
1990

     * * *

     Неосуществленные надежды! 
Вы – как устаревшие одежды. 
Возвратимся ль к вам мы?! И когда? 
Если б поняла, еще девчонка, – 
свет ваш лишь морочит обреченно, - 
тратила бы страстно, увлеченно 
столько сердца, воли и труда?!

     Но не то меня томит и гложет... 
Мир на этом и стоит, быть может, 
что умеем верить просто так. 
Человек прекрасно безоружен 
перед тем, чему он сам не нужен, 
ну а он отдаст всю жизнь, всю душу 
за ветрами взвитый этот стяг!

     Неосуществленные надежды! 
Сбудьтесь хоть бы в чем-нибудь утешно! 
И тогда не жалко ничего. 
Вот опять счастливая, слепая, 
в неосуществимое влипаю, 
смелым сердцем стену прошибаю 
и все так же не щажу его! 
1990

     * * *

     "Питие есть веселие Руси..." 
Вот и умчались хмельные года, 
да не трезвее в народе. 
"Умный проспится, дурак – никогда!" 
Вот и проснулись навроде.

     Кто-то осудит былое, чудак: 
что там – бутылка и корка? 
Пьем вряд ли меньше, да как-то не так. 
Горькую – истинно горько!

     Поднакопилась постыдная злость. 
Светлыми редко бываем. 
Раньше от радости зелье лилось, 
нынче – тоску заливаем.

     Дух притупился, да ум-то остер. 
Это ли не во спасенье? 
Может, зальем негасимый костер 
и будущее воскресенье?

     Может, научимся снова корпеть 
над колоском и лозою? 
Может, научимся пить, станем петь 
и не с надрывной слезою...

     Может, заслужим, испив все сполна, 
зерна от плевел отсеяв, 
право на добрую чару вина, 
на питие и веселье! 
1990

     * * * 
РЕЙТИНГ

     Нынче модно слово "рейтинг". 
Это значит те и эти, 
ну а кто – первей, главней? 
Стал двадцатым, вышел в третьи... 
Торопитесь, руки грейте 
в быстролетном, пестром свете 
фейерверковых огней!

     ...Как ваш рейтинг? Довод веский: 
любит вас народ простецкий. 
А кого ему любить? 
Вас, коль в митинговом треске 
вы – не пена, не довески, 
вы к чему-то рветесь зверски! 
Видно, так тому и быть.

     Вот решенье лобовое. 
Измерять твоей любовью 
все, замученный народ. 
Пусть недолгою, слепою, 
выклянченной, взятой с бою... 
Нет, на мой аршин, с тобою 
надо бы наоборот.

     Мне любви твоей не нужно, 
безоружной и недужной, 
той, что бьется, непослушный 
дух надеждою трепя. 
Горестно, не показушно, 
не вопя о том натужно, 
как ни тошно, как ни душно, 
я сама люблю тебя.

     Ты – народ, я – в поле ветер, 
ты б меня и не заметил, 
это я – с тобой вдвоем, 
ты мне дан на белом свете, 
ты за это не в ответе, 
что с другими мне не светит. 
У тебя – нормальный рейтинг 
в сердце ревностном моем.

     А еще есть, – как плотина, 
резкое "альтернатива". 
Выбирай, дели, дроби! 
Но одна, не коллективно, 
может быть, вполне рутинно, 
тихо, безальтернативно 
я – в своей к тебе любви. 
1990

     * * * 
ПЕРСПЕКТИВА

     Одинокая мать по проспекту пилит, 
модно волосы распустила. 
Одинокой душой в перспективе парит. 
А в руке одиноко ребенок прилип – 
ее истинная перспектива! 
1991

     * * *

     Заря аэропортная, 
все снова впереди 
Любимый, я работаю. 
Любимый, подожди!

     Ну, вот сидела б рядышком ... 
Да я и так с тобой. 
А жизнь – она как ядрышко 
под крепкой скорлупой.

     Иду с усмешкой бодрою, 
а мир продрог, промок. 
Работаю, работаю, 
держусь, как поплавок.

     Вскипают полдни потные, 
слетает ночь к нулю... 
Работаю, работаю! 
Люблю тебя, люблю.

     И в дивный час свидания  
не речь – одни слога, 
не станет явным тайное – 
понятнее слегка,

     Разлука беззаботная. 
Просторы – кораблю! 
Люблю тебя. Работаю. 
Работаю. Люблю! 
1991

     * * *

     "Умом Россию не понять". Ф. Тютчев.

     Для России нехитрым был выбор: 
или – прочь отошел, 
или – выпил... 
Ну и правильно, 
коль разобраться! 
То горчим на устах, 
то торчим на постах 
и то славу куем, 
то – богатство.

     У России все – так, 
через шляпу. 
Ни Америку к нам, 
ни Европу 
не приладить. 
Трясет – не дай Боже! 
Нас умом не понять. 
А какую-то мать 
понимать и не надо, похоже.

     Не измерить нас общим аршином 
на просторе, пока что обширном. 
Все нас губит – 
никак не погубит! 
Кто-то все же поймет 
наш неровный полет – 
тот, кто верит, однако, 
и любит.

     * * *

     У стены лежит старуха: 
сердце ли, усталость? 
Жить ей не хватает духа? 
Или – годы, старость?

     Поослабли наши узы, 
нет тепла в народе. 
Как какие-то французы, 
мимо мы проходим.

     И в просторах обозримых – 
холод без предела. 
Неужели чертов рынок 
это все наделал?

     В переходах тянут дети. 
"Есть хочу. Подайте!" 
Что стряслось на белом свете? 
Люди, отгадайте!

     Но таит отгадку город. 
Лишь вранье – на вынос! 
То ли вправду это – голод, 
то ли просто бизнес.

     И жалеть я разучаюсь. 
фактор неуместный. 
И помалу превращаюсь 
в часть картинки мерзкой.

     Наступил медведь на ухо. 
И на сердце, вроде... 
На земле лежит старуха. 
Мимо жизнь проходит.

     Бьют кремлевские куранты. 
Шторм качает сушу. 
А слепые музыканты 
Все терзают душу.